WARNING Если на первом туре вам показалось, что мы упоролись — вам не показалось.
|
 Название: Завидуешь? Пейринг/Персонажи: м!Хоук/ж!Хоук Категория: гет Жанр: ER Кинки: ревность, селфцест, окончание внутрь, жесткий секс, оральный секс, воссоединение Рейтинг: NC-17 Размер: 1055 слов Предупреждение: AU, в котором Мариан - Защитница, а Гаррет - Инквизитор У Мариан очень мягкие волосы, в которые приятно вплести пальцы и, сжимая ее голову, направлять, контролируя движения и скорость. Сестра отсасывает теперь гораздо лучше, и от мысли, что для такого нужен богатый практический опыт, приобретённый за минувшие годы, Гаррету хочется вжать лицо Мариан в свой пах и не отпускать, пока он не кончит ей глубоко в горло, а потом тут же ее убить — голую, раскрасневшуюся, с его спермой внутри нее. Но он держится, зная, что не сможет этого сделать, и только крепче сжимает ее волосы. — Я знаю одного человека, который может нам помочь, — осторожно говорит Варрик, и Гаррету не нужно долго думать, чтобы сделать все выводы. Он не слышит испуганного вскрика леди посла и вздох Лелианы, вбивая Варрика в грязную стену главного зала Скайхолда, сжимает руку на его шее и сквозь красный туман бешенства мельком замечает, как судорожно болтаются в воздухе короткие ноги. — Ты знал, — шипит Гаррет ему прямо в лицо. — Ты, ублюдок, знал все время, где она! — Она сама просила молчать! — хрипит Варрик, цепляясь пальцами за сжимающую горло руку. — Я перевернул весь Тедас в поисках, а ты просто смотрел на это! — За тобой следили, ей нельзя было попадаться никому! — Да я за ней отправился на этот сраный Конклав! Мариан чуть отстраняется, обхватывает пальцами основание давно ставшего твёрдым члена, дразнит языком головку, а смотрит из-под ресниц прямо ему в глаза. Гаррет уверен: не будь её рот занят, улыбалась бы так же нахально, как и всегда. — И под скольких ты успела лечь за три года? — он почти рычит, от сдерживаемой злобы и острых вспышек удовольствия в паху впивается пальцами в край стола, о который опирается. Мариан, стоящая перед ним на коленях, проводит широким языком от основания члена к концу и только потом отвечает с усмешкой на влажных губах: — Ревнуешь, братец? — Решаю, сколько раз я тебя выебу и убью ли после этого. Мариан похотливо облизывается и щурится: — Всегда нравилось, когда ты ревнуешь. — Ты доиграешься. — Люблю играть с огнём. Гаррет рычит и рывком за волосы поднимает Мариан с колен и вжимает в стол, нагибает к столешнице. Он знает, что ей это нравится. Нравится выводить его из себя, заставлять ревновать и беситься раз за разом, когда она заигрывает с кем-то. Он знает, что так она откровенно его провоцирует, чтобы насладиться всей его ревностью сполна. Он знает и все равно ведётся. Он знает, но не видел её три года. — Скажи, почему нам не стоит убить тебя прямо сейчас. Гаррет дергает руками, закованными в тяжёлые стальные кандалы и ругается сквозь зубы. — Потому что я не имею понятия, откуда у меня эта дрянь на руке! — Тогда что ты делал на Конклаве? "Искал сбежавшую одним утром из их постели сестру". — Не вашего ума дело, но не в моих планах было, как вы утверждаете, подрывать гребаный храм с собой же внутри! — Кто ты? — женщина в доспехе Искателя смотрит на него с ненавистью и угрозой, но ему совершенно наплевать. — Меня зовут Гаррет Хоук. Он трахает Мариан жёстко, сильно, оставляет синяки на её бёдрах, впиваясь в кожу пальцами, и слушает её рваные гортанные стоны. — Где ты была? Мариан делает три громких выдоха и подается бедрами навстречу, но он давит сильнее, не позволяя ей двигаться. — Ты правда сейчас хочешь об этом поговорить? Гаррет выходит из неё и резко снова входит, до конца, одной рукой прижимает к столу её голову и склоняется к самому уху, и каждое слово сопровождает сильным и грубым толчком. — Где. Ты. Была. — По-разному, — выдыхает Мариан. Гаррет ускоряется, жёстко вбивается, чтобы довести её почти до оргазма, и в последний момент вновь выходит, не позволяя ей кончить. Мариан выгибается и встаёт на носочки, ругается и требует "вернуть член туда, где ему сейчас положено быть", но он совершенно не слушает, сгорая от бешенства. — Сука, — зло шипит и чувствует, как она вздрагивает от возбуждения. Варрик хмуро бросает, что гостья ожидает в покоях Гаррета. Он злится, невольно потирает шею с темно-синими пятнами. Гаррет не собирается извиняться и стремительным шагом идёт к двери на лестницу. Мариан стоит, прислонившись к его рабочему столу, склоняет голову набок и улыбается привычно хитро, будто и не было трёх лет. — Милорд Инквизитор? Таки завидовал моему титулу Защитницы? И смеется. Гаррет не помнит, как оказался около неё. Он кончает сразу за ней — протяжно стонущей, вздрагивающей под ним всем телом и сжимающей плотно его член. Его имя срывается с её губ, и Гаррет не выдерживает и изливается прямо в неё, глубоко внутрь, наваливаясь сверху и впиваясь зубами ей в плечо. Он чувствует, как выравнивается дыхание Мариан, расслабленной и явно всем довольной. Гаррет не хочет начинать разговор, понимая, что хоть одна ещё одна ее шутка — и он снова сорвётся. И Мариан начинает разговор сама: — Красные храмовники. Страуд из Стражей — помнишь его? — предложил помощь на Глубинных Тропах, исследовать возникновение красного лириума. Гаррет утыкается носом ей в шею и глубоко вздыхает. — Почему не сказала? Не взяла с собой? — Кто-то должен был приглядеть за младшеньким, если что. — Я за тобой поехал на Конклав. Думал, ты не пропустишь такое мероприятие. Мариан поворачивает голову и берет своей рукой руку Гаррета, сверкающую Меткой. — Я смотрю, хорошо, что я там не была. Не все же мне мир спасать. Гаррет не отвечает и грубо, но уже не причиняя боль, целует её плечи, лопатки, ведет губами вдоль позвоночника. Мариан тихо и коротко дышит. — Может, уже слезешь с меня и дашь опробовать инквизиторскую кровать? — Нет. — Нет? — Я все еще хочу убить тебя. — Вот как, — Мариан смотрит на него через плечо и улыбается, толкается бедрами к нему, и Гаррет уже чувствует, как снова хочет ее. — Тогда, видимо, еще один раунд примирений на столе? — Не один. — Защитница Киркволла. Гаррет слышит ее смех и открывает глаза. Она подходит медленно, снимает с себя домашний халат и бросает рядом на пол, забирается к нему на колени и садится сверху, склоняясь к его лицу. — Завидуешь? — Тому, что теперь тебя порвут Мередит с Орсино? — хмыкает Гаррет, обнимая ее за талию одной рукой, а другую запуская между ее ног. — Признай, титул звучит неплохо. — Возможно. Но я смог бы лучше. — Ах, лучше? — обиженно фыркает Мариан и прижимает свою ладонь к его паху сквозь ткань штанов. — Ну, это мы еще посмотрим. — Ага. А сейчас помолчи, наконец. — Даже не надейся.
|
Название: Во имя Пеле Пейринг/Персонажи: ж!Хоук/м!Хоук Категория:гет Жанр: повседневность, модерн-АУ Кинки: упоминается фингеринг, элементы фемдома, асфиксия; селфцест Рейтинг: R Размер: 1605 слов Примечание: Гаррет и Мариан негативно воспринимаются Лиандрой в качестве пары. В мае уже все ходят в футболках и шортах. В мае уже очень удушливые дни перед грозами. В мае они вовсю колесят по стране с соревнованиями, созваниваясь, пока есть время. На исходе уже такой жаркой, точно лето, весны, они открывают окно в номере, где от рощи едва тянет ветерком и чуть меньше — грозой. Гораздо лучше бьет в нос, как смешались запах пота и порошка на простынях. Раздражение от этого сменяет дикий пофигизм. Так же пофигистично они свалили в кучу свои вещи, так же пофигистично забыли, во сколько их завтра выселяют и на сколько пригласили друзей погулять, так же безразлично раскидали по кровати руки-ноги, так что фарфоровая коленка Мариан уперлась Гаррету в плечо, а его расцарапанная сотни раз ладонь свисает у нее с живота. Телевизор что-то сонно шепчет про погоду. Или, кажется, про соглашения этой страны насчет границ — никто не следит, пускай себе ведущий или ведущая что-то болтает. Спроси у них сейчас про то, с чего это на Мариан только один чокер, а Гаррет и их подвески-маки оставил на столе — на ум приходит лишь праздно-глупое "Чем северней, тем жарче". И правда: чем ближе к границе, тем больше жара. Тем больше остановок по гостиницам. Тем чаще можно видеться и спать в одном номере. «Пеле — прекрасная гавайская богиня вулканов, воплощение сущности Огня...» Очередной ненужный канал. Пускай себе бормочет. Вокруг отеля лишь духота да тучи, обещающие ливень. Прежде чем что-то лениво сказать, Мариан придвигается ближе, задевая ногу Гаррета длинной челкой: — Ты говорил мне... Папа, — ничего не знавшая про своего отца Мариан не называет отчима Малкольмом, — он сейчас здесь? Ты его видишь? Что он думает... Она не успевает договорить «про нас» — Гаррет тут же отвечает: — Он понимает нас лучше матери. Но при Бет молчит, — для Гаррета называть Лиандру мамой так же естественно, как и видеть призраков. Мариан и Бет убедились в его даре, решив тщательно его скрывать. Последняя — на собственном опыте. — И впрямь. Ты для него родной, я... — Не говори так, Мариан. Ты — тоже. Просто так вышло, что мы нужны друг другу. — Нужны, — кивает Мариан, — Только по документам я ни разу не Амелл. А значит, мы для всех — одна семья и всем плевать на степень родства. Нельзя и все тут. «...так как гавайские духи сильно противились связям между богиней Пеле и смертным Лохиау. Поэтому сестре...» — Богиня? — все же прислушивается к бормочущему звуку из плазменной панели Гаррет, — Может, я тогда все-таки шаман? Призрачный Малкольм растворяется точно на ветру. — Шаман? — приподымается на локоть Мариан, — Это уже что-то новенькое. Слегка постукивающие по ее животу пальцы Гаррета норовят обернуться щекоткой. — Ну хорошо, персональный колдун. — Персональный? — смеется Мариан, — Не смеши папу! — А что? Он и сам был таким же, помнишь? Вечно обходил стороной кладбища и людные места. Сама знаешь, когда видишь столько «посторонних», начинаешь понимать как они тянутся к людям. А где их больше, там больше и... — И ты... — Мариан хочется ободряюще схватить его за ладонь, ведь ей не понять каково жить несколько иначе, с этими призраками за спиной. — Привык, как же еще. Видеть не значит общаться. Я даже один раз такую женщину встретил, ей явно один умерший помогал и наверняка ценил, но она вышла из автобуса. Бет и того меньше видит. После такого Мариан хочется тоже послушать пустую болтовню телевизора, который, не унимаясь, все говорит о какой-то богине островитян. «Однажды Пеле привлекла внимание бога Лоно. Между ними разгорелась битва, которая едва не уничтожила все острова. Пеле отвергла влюбленного Кампауа'а и наслала на него поток лавы. В ответ Кампауа'а вызвал сильный ливень. Так они и препирались, пока другие боги не заставили их остановиться. Мужество Кампауа'а произвело на Пеле впечатление, и она на время стала его возлюбленной...». Фрамугу захлопывает разбушевавшийся ветер. Скоро гроза. А жара все так же не спадает. Все так же мало этой бессонной ночи. Все так же молча Мариан переворачивается и утыкается подбородком Гаррету в плечо. — Если что, скажу, что было жарко. Или мы поссорились. Или просто тренировалась, — в кои-то веки Мариан хочется верить в такую неохотно выдуманную чушь. Правда, тут на самом деле жарко. — Кажется, ссорились мы в последний раз лет пять назад. Ну, когда еще без соревнований, — тихо смеется Гаррет, припоминая, как редко они бывают вместе дома больше двух месяцев. «Пеле — красавица, известная склонностью к плотским развлечениям... ». Зато видеться раз в пару недель — вещь однозначно не лучшая. Считать, что сегодня повод — это чепуха навроде телевизионной шелухи о страстной и разрушительной богине... М-да, что только не придумаешь для оправдания перед самими собой. Правда, они уже давно забыли это делать, и Гаррет лишь следит, как ходит ходуном живот Мариан, пока она гладит его собственный. «Пеле, это все рассказы о Пеле». Богиня ценит страстных. Богиня любит гордых. Пеле принимает уверенных. Таких как они. Ради этого стоит показать, как давно они не были вместе. Как голодно было в разлуке, точно сейчас должен извергнуться вулкан. «Их голод насытит прекрасная гавайская богиня вулканов, воплощение сущности Огня». Трясется от нетерпения жаркое недро горы. Мариан ложится к «братику» на грудь, свешивая локти для удобства. Вулкан начинает извержение. Для Пеле это лишь начало. Гаррет лишь слегка сжимает ее специально задранную повыше коленку, лениво раскидывает руки по кровати. Падают под обволакивающей жаркой негой лавы краны на стройках, тонут камешками на огненном дне толпы вопящих людей, сгорают в лесном массиве деревья, скрывается под огненным телом Пеле обреченный город... Столько не вместит и бормочущий о величии богини плазменный экран. Зато столько же жаждет для себя Мариан. Гаррет видит трясущуюся от дрожи челку, готовые от нетерпения расцарапать ему плечи длинные мозолистые пальцы, чувствует, как ей хочется посильнее вдавить упирающуюся ему в живот раскрасневшуюся коленку... Вечера оказывается мало, холодный ветер за окном не остужает того искрящегося ощущения в теле Гаррета, когда Мариан, щекоча кожу челкой, чуть приподымается на руках и целует плечи, шею, живот. «Жрицы Пеле коротко остригают себе волосы, бросая остриженную часть в кратер вулкана». Мариан давно стрижет свои ради спорта. У них двоих давно все ради денег и побед. Приподымаясь, глядит на Гаррета также завороженно, точно смотрит на извергающее лаву жерло вулкана: пристально, точно пытаясь впитать всем белым и жилистым телом все горячечно-неистовое, что в нем есть, готовая броситься на него с одной лишь плетеной нитью на шее, точно готовая ринуться в бой. Ради такого стоит слегка приподняться. Потому что Гаррет знает, как спустя секунды она люто и резко вдавит его плечи в кровать, как, целуя, по неосторожности норовит прикусить ему язык, как вскрикивая, будет придерживать его за шею когда он, снова опрокинутый навзничь, будет целовать и вылизывать ее груди. «Распускает свои огненные волосы, жаждая страсти, великая и яростная Пеле...». У Гаррета очень осторожные пальцы, даже когда она сверху, стонущая так, будто готова надорваться. Но сегодня и вправду мало. Слишком долго приходится ждать. Вены под плетением на шее бьются в надсадном ритме. «Пеле оценит что-нибудь новое.». Для начала Мариан просовывает под чокер один палец, сжимает, точно сгребая листья с дорожки, пятерню на животе Гаррета, но тот лишь кряхтит, не додавая Мариан той расслабленности, с которой она упирается к нему в грудь... даже эта нехватка воздуха не дает сжаться, пока она чувствует в себе Гаррета и вслед за мизинцем под плетением оказывается безымянный. «Пеле известна как «та, что формирует Землю», поскольку огненные извержения ее вулкана увеличивают площадь Гавайских островов». Два пальца под черными узорами чокера не увеличивают того, что с каждым толчком дает ей Гаррет, даже когда водит ладонью по слишком чувствительным плечам. «Вулкан должен пробудиться окончательно. Пеле должна проснуться». Вулканы сотрясают землю, рождают новый остров сквозь присыпанную пеплом океаническую волну. Три пальца под чокером заставляют биться почти в судорогу, гнуться назад и так же судорожно двигаться, пока капает уже холодный пот с ложбинки. «Богиня все равно получит свое. Только несли бы жертвы.». Лава извергается, вулкан плюется жаркой лавой. Мариан наконец-таки вздрагивает, получая свое. Влажные пальцы Гаррета лишь почему-то очень быстро завершили начатое. «Пеле жестко любит, жестко играет и жестко сражается. И живет, главным образом, для того, чтобы получать удовольствие». Вулканы грохочут, стон Мариан клокочет в горле, заставляя (это явно во имя страстной богини, все в знак поклонения огневласой!) с кашлем гнуться к земле, хрипеть, после падая на Гаррета. Пеле дорвалась до поклоняющихся ей, и это извержение приносит награду. На улице ворчливо грохочет молния. На сегодня их взрывы и лава закончены. Кровать оборачивается застывшим вулканом, их дыхание точно смолкающий рев и рокот, этот жар остается на покрывале остывающим кратером, к которому они готовы припасть согретыми ради всей страсти богини телами. «Два вулкана проснулись очень резко...». «Побольше бы таких встреч, побольше бы таких катаклизмов между нами» - одеваясь и бесшумно открывая дверь в свой номер, все думает Мариан. Молния сверкает ослепительно, точно блестит в темноте улыбка удовлетворенной богини. «Пеле добилась жертвы, Пеле довольна.» Засыпая на выхолодившейся холодным грозовым ветром постели, она норовит крепко сжимать кулаки и во сне видит Гаррета, долгую разлуку, неистовую жажду, с которой они видятся вновь и невозможность видеться иначе. Во сне у них по умершим брату, сестре, папе и живой (Лиандре!) маме, по запрету видеться вне пещеры и разрушенному при несоблюдении запрета параллельному миру. Они и тут чемпионы. И два почти зеркальных отражения друг друга, не столько внешне, сколько душами, изнутри. Один и тот же, но разбитый на два одинаковых, город. И неясно откуда взявшееся понимание друг друга на стыке двух одинаковых континентов. «Те.. Тедас» — к утру это название растворяется за пределами памяти, точно сахар в капучино, с которым она спустится забирать ключи от их общего с Гарретом красного джипа на парковку. По возвращении их уже встречают с поздравлениями друзья. Андерс ворчит, что незачем Мариан бросать их и бегать по лужам на холоде, женщина лишь улыбается и опирается Гаррету на плечо: забирай ключи, мне на автобус. — Смолянка, — уже в кафетерии хитро щурится Варрик, — Не подскажешь, где скрывалась сестричка, пока ты спал? Что-то носится так, точно у нее была горячая ночка! — О, — хохочет Изабела, — ты все-же решила пообъездить нашего неприступного Святошу? Себастьян ворчит и, краснея, пытается что-то возразить, бурча ответ прямо в кружку с утренним кофе. «Все, что между нами было, случилось во имя Пеле»
|
Название: Не дёргаться Пейринг/Персонажи: ж!Хоук/м!Хоук Категория: гет Жанр: ER, pwp Кинки: селфцест, горизонтальный инцест, фемдом, связывание, наказание, римминг, не давать кончить, повязка на глазах Рейтинг: R Размер: 1505 слов Довольно большое количество магов Тедаса известно в том числе и своими исследованиями. Мариан, к изрядной печали Гаррета, исключением из этого почти-правила не являлась. К печали – потому что отвлекать сестру во время её исследований ему категорически запрещалось. А иногда она могла запереться в своей лаборатории, под которую наглейшим образом отжала одну из дальних комнат особняка Амеллов, надолго. Нет, действительно надолго. Несколько раз женщина оставалась там несколько суток, запечатав дверь магией («чтобы не мешали зря»), а потом буквально выползала оттуда, осунувшаяся и голодная, но счастливая просто до безобразия. Впрочем, Гаррет любил, когда сестра улыбалась вот так.
Сейчас, однако, всё грозило обернуться чем-то… неприятным. Учитывая, что дверь лаборатории за спиной Мариан буквально захлопнулась – причём с того момента, как они вернулись в особняк, не прошло и пяти минут. Конечно, Гаррет знал, что у неё там не только всякое оборудование, необходимое для исследований, но ещё и шкаф с одеждой (и ещё куча всяких вещей, которые он никогда не видел, потому что в это помещение его никогда не пускали), однако это было не особо хорошим утешением. Потому что, если честно, он не ожидал, что его шутливый флирт с Изабеллой даст такие результаты.
— Ма-ри-ан, — каждый слог сопровождается глухим стуком затылком о дверь лаборатории. Гаррет сидит под ней уже около получаса, периодически либо начиная вот так вот стучаться, либо пытаться вызвать сестру на разговор. Та отмалчивается, хотя он точно знает, что она не смылась куда-нибудь через окно. Чувствует. Поэтому не уходит никуда. — Хва-тит дуть-ся. Стук. Стук. Стук. — Ма-ри-а… а-а-ан! Не то чтобы Гаррет сильно стукается затылком об пол, когда дверь за его спиной внезапно открывается, и он, продолжая движение, заваливается назад. Растягивается на пороге, удивлённо хлопая глазами на склонившуюся над ним сестру. Которая, к слову, откровенно мрачная. Словно предгрозовая туча. Последствия такой хмурости могут быть самыми разными… И уж это-то Гаррет знает не понаслышке.
Но самым страшным вдруг оказывается то, что Мариан молчала. Под таким взглядом – действительно страшно. Помедлив, Гаррет пытается было встать, однако тут же оказывается вновь вдавленным в пол в тот момент, когда на его грудь самым наглейшим образом наступают. Не так, чтобы сломать рёбра, но всё-таки несколько… неприятно. Так, что он, не сдержавшись, тихо охает, продолжая смотреть на сестру снизу вверх. И, хотя она молчит, взгляд у неё красноречивее всего остального. *** Гаррет недовольно хмурится, пытаясь двинуть кистями, чтобы хоть немного ослабить верёвку на руках. Получается шевелить только пальцами, причём с трудом: крепко, от души так завязанная бечева слишком сильно перетянула запястья. А учитывая, что он сидит тут уже минут десять, глядя в спину Мариан (которая сосредоточенно возится у стола и игнорирует все его попытки заговорить), руки определённо затекают, доставляя не особо приятные ощущения. Однако взгляд у женщины те самые десять минут назад, когда она, склонившись, несколько секунд вглядывалась в его лицо, а потом, убрав ногу с груди брата, коротким движением головы позволила – хотя, скорее, приказала – ему подняться, был действительно очень… внушающий. Такой, что Гаррет даже не решился спорить: поднялся, сел на указанный стул… а потом выяснил, что местами он её всё-таки недооценивал. Во всяком случае, заломила ему руки за спинку стула и обмотала верёвкой запястья она на удивление ловко. А потом коротко почти-огрызнулась, велев ему сидеть и не дёргаться.
Со стола внезапно доносится странный запах. — Портки Андрасте, Мариан, что ты там… Договорить ему не дают: резко обернувшись и шагнув ближе, сестра сначала накрывает ему ладонью губы, а потом… Проклятье! Какого демона она творит?! Поскольку высказать вслух чем-то более весомым, чем глухое мычание, своё возмущение из-за оказавшейся на его глазах повязки Гаррет не может, он осторожно, так, чтобы не до синяка, но ощутимо кусает глушащую его недовольство ладонь. И ему даже видеть ничего не надо, он и без того уверен: Мариан усмехается. А потом рука исчезает.
Ткань слишком плотная, чтобы можно было рассмотреть хоть что-то, так что Гаррет очень быстро оставляет попытки, вместо этого обращаясь в слух. Вот только Мариан всегда умела ходить неслышно, так что это тоже мало что даёт. Зато он вдруг улавливает колебания воздуха совсем рядом с собой. Интуитивно тянется к ним, за что тут же получает слабый электрический заряд в предплечье. Так вот значит как… Ещё примерно полминуты не происходит ничего. А потом Гаррет чувствует, как ему расстёгивают домашнюю рубашку – перед тем, как пойти сидеть к сестре под дверь, он всё-таки решил переодеться. Кажется, это было хорошей идеей: лишить его доспехов, учитывая связанные руки, было бы весьма сложно. А так ткань расходится в стороны, подпуская к коже прохладный воздух комнаты, от которого бегут лёгкие мурашки. При этом сама Мариан пока не коснулась его ни разу, и Гаррету очень хочется это исправить. Но решает сейчас не он. Поэтому приходится молчать.
Следующее прикосновение чего-то извне, из темноты, вызывает невольный и в чём-то недовольный возглас: по груди медленно льётся что-то холодное, а в ноздри резко бросается запах каких-то лесных цветов. Гаррет, может, даже смог бы определить, каких именно, но почему-то под странным зельем кожа его становится чувствительнее в разы. Вот, значит, с чем там Мариан возилась, пока он сидел на стуле, привязанный как идиот… Может, Гаррет даже и разозлился бы за это, однако когда в следующий момент сестра таки касается его сама, кончиками пальцев распределяя немного вязкую жидкость по коже на его животе и груди, ощущения прошибают мощнее, чем недавний заряд магии. Приходится стиснуть зубы, чтобы удержать внезапный для самого себя стон. Вот ведь проклятая ведьма… Он почти слышит очередную её усмешку, а в следующий момент касающиеся его пальцы вновь исчезают, растворяясь в тёмной неизвестности. И, с одной стороны, Гаррет очень сильно хочет сбросить к Архидемону эту повязку, чтобы видеть каждую секунду того, как сменяются на лице Мариан эмоции. А с другой – во всём происходящем есть что-то странное, непривычное, но определённо добавляющее остроты ощущений не менее сильно, чем это её зелье. Которое, кстати… О, Создатель…
Вот теперь она абсолютно точно смеётся, так, что слышно. Тихо, но при этом так, что сразу становится до мучительного тесно в штанах. А проклятое зелье, которое только что добралось вниз по коже под ткань, превращает происходящее в откровенную пытку. Потому что… ох ты ж проклятье… А Мариан вновь принимается скользить кончиками пальцев по его груди, легко царапая ногтями соски, дразня и раздраконивая ещё больше. Кажется, ещё немного, и никакие верёвки уже не удержат… В тот самый момент, когда Гаррет уже вот-вот готов сорваться, прикосновения пропадают вновь. Он снова весь обращается в слух, пытаясь не обращать внимания на то, что давление ткани штанов на член уже почти болезненное, и улавливает шорох ткани. От догадки о том, чем занимается Мариан, он всё-таки не сдерживается – издаёт звук, больше похожий на вой, который затем и вовсе превращается в почти что рычание в тот момент, когда ловкие пальцы распутывают тесёмку проклятых штанов. А потом сжимаются кольцом и скользят вверх-вниз сразу по всей длине члена. И Гаррет не сдерживается снова: кончает прямо сестре в ладонь, чувствуя, как его колотит мелкая дрожь.
Мариан снимает с его глаз повязку, чтобы он смог увидеть, как она хмурится. — В следующий раз – не сметь, пока я не разрешу, — голос жёсткий, каждое слово как удар хлыста, в том числе и потому, что до Гаррета доносятся отголоски её дыхания, жгущие растравленную проклятым зельем кожу словно огонь. Она всё ещё злится, всё ещё недовольна, но сейчас, во-первых, не время для извинений. Во-вторых, состояние совсем не подходящее. И оно становится ещё менее подходящим в тот момент, когда Мариан вновь проходится кончиками пальцев по его плоти, очерчивая дорожки вен, оглаживая головку, прекрасно зная, как нужно ласкать, чтобы возбуждение вернулось как можно быстрее. Гаррет жмурится, сжимает зубы и снова глухо рычит. В тот момент, когда сестра убирает руку, он не сдерживает разочарованного выдоха. Распахивает глаза, но тут же закрывает обратно: кажется, он может снова кончить, нарушив указание, только от вида того, как Мариан, нависая над ним и сжимая пальцами плечи, опускается на его бёдра, вбирая разгорячённую плоть в себя. Медленно, почти осторожно, словно бы издеваясь. Хотя, какое словно бы?.. Она ведь именно это и делает. В тот момент, когда женщина начинает всё так же медленно двигаться, Гаррет сначала просто ни о чём не думает, а потом всё-таки решает, что может позволить себе смотреть. Открывает глаза и сталкивается с её взглядом совсем близко к его лицу. В её глазах горит такая мешанина эмоций, что самого Гаррета захлёстывает ими на несколько мгновений, а затем он рывком подаётся вперёд, пытаясь поймать губы сестры своими. И она не отстраняется, позволяя ему это, более того – обнимает за шею, прижимаясь так крепко, что между телами, кажется, вовсе воздуха не остаётся. Двигается всё быстрее, вбирая Гаррета в себя до самого конца и сжимая внутри. В тот момент, когда она достигает пика, его член обхватывает так плотно, что, кажется, сейчас выдержки не хватит. Однако, всё так же обнимая его, Мариан тихо выдыхает на ухо короткое «можно», и Гаррет глухо стонет в её влажные волосы, толкаясь последний раз.
Только спустя несколько минут женщина находит в себе силы отлепиться от него и подняться, неверным шагом обходя стул и распутывая верёвки. А потом и вовсе трёт синие следы на запястьях брата, разгоняя кровь. И удовлетворённо улыбается. Не совсем наказание в итоге получилось, зато прекрасная демонстрация того, насколько далеко при желании она может зайти. Можно было бы волноваться о том, что Гаррет поймёт всё неправильно, но Мариан в этом плане абсолютно спокойна. В конце концов, брат её всегда понимает. Даже когда ведёт себя отвратительно.
|
Название: мне бы в небо Пейринг/Персонажи: м!Хоук/Бетани Категория: гет, джен Жанр: Modern-AU, драма с налётом русреала, сонгфик Кинки: горизонтальный инцест, тяжелые эмоциии, оральный секс, фингеринг, жесткий секс, измененное сознание (алкогольное опъянение/похмелье), запахи, юст, воспоминания, воссоединение, отражение в зеркале Рейтинг: NC-17 Размер: 2859 слов Предупреждение: нецензурная лексика Примечание: 1. Сонгфик на песню группировки "Ленинград" — "Мне бы в небо" 2. Автор приносит извенения. Не стёб. Совсем не стёб. Правда. Имена заменены на самые близкие русские аналоги по мнению автора. (Гаррет — Георгий, Гарик; Бетани — Виолетта, Вета; Карвер — Костя, ну извините; Гамлен — Григорий, дядя Гриша) — Гарик? Услышав своё имя, мужчина, сидящий на полу возле дивана, разлепляет веки и пытается сфокусировать взгляд на фигуре в дверном проёме. Секунд через десять ему это даже удается, но в этот же самый момент фигура шевелится, и в комнате зажигается свет. — Выключи! — стонет Гарик, прикрывая рукой глаза. — Выключи, Вета, очень горячо... То есть, громко... блядь, — он наклоняется, хватаясь руками за голову, — ярко! Ёбаный свет... Виолетта безнадежно вздыхает и тут же заходится в кашле: в нос бьет крепкий запах алкоголя и перегара, смешанного с табачным дымом. Она поспешно заходит в комнату и сразу направляется к балконной двери, раздвигает шторы, распахивает её и выходит на балкон. По полу тянет холодом — на улице свежо — и Гарик, поджав под себя начавшие мерзнуть ступни, опрокидывает пустую двухлитровую бутылку «Абсолюта», двусмысленно возвышавшуюся прямо у него промеж ног. Тяжёлое похмелье неописуемо скверно — хочется блевать, убить кого-нибудь или лучше — впасть в кому, как тогда, после травмы. Гарик берет с журнального столика первую попавшуюся бутылку и делает большой глоток — кажется, это вискарь. Мерзость. Когда он заснул? Что было вчера? Когда было это «вчера»? Мысли разбегаются, словно капли по стеклу: до такого паршивого состояния он допивался последний раз, наверное, ещё в институте. Даже в день свадьбы сестры он себе такого не позволил. А сейчас... Сколько он уже не выходил из дома? Два, три дня? — Господи, да хер знает. И всё это время — пил. Почти ничего не соображая, Гарик поднимается с пола, нашаривает телефон в кармане штанов и смотрит на время. Вернее сказать, пытается: экран слишком яркий. — Одни вопросы — и нихуя ответов... — бормочет он и, пошатываясь, направляется в ванную, пиная по дороге пару пивных бутылок. Из зеркала над раковиной на него глядит небритая физиономия со шрамом поперек носа, красноглазая, опухшая и вызывающая одно желание — вмазать по ней кулаком. Он опускает глаза и видит на стеклянной полочке, рядом со стаканом с одинокой зубной щёткой, часы-радио, любезно оставленные младшим братом: съезжая в свою ментовскую общагу, он не взял их с собой, справедливо посчитав, что его новые соседи не оценят любовь к гигиеническим процедурам под музыку. Двоеточие мигает между цифрами «01» и «19». Под ними высвечивается дата — «05/11/2011» — и, как только Гарик видит её, обрывки мыслей, наконец, обрастают логическими свззями: он вспоминает. К сожалению, гораздо больше, чем хотел бы. Это сегодня. В этот день три года назад мать умерла у него на руках в каком-то загаженном подвале. Кран шумит, струя воды с неприятным громким звуком падает на дно ванной. Младшего брата он нашел два дня назад в похожем подвале — но живым. Обдолбанным до беспамятства, но... живым. Он жмет на кнопку «PLAY RADIO». Из динамика сквозь помехи доносится монотонный голос Дельфина: «И очень хочется руки на себя наложить, но... я буду жить!» Гарик резким движением смахивает часы с полки, и они разбиваются о кафельный пол. *** Виолетта вдыхает влажный ночной воздух: ветер с залива пахнет близкой зимой и морем. Она вглядывается в ночные сумерки, и три многоэтажки, постороенные на намывной территории, издалека кажутся ей севшими на мель кораблями. Гарик появляется на балконе через несколько минут: с влажными волосами — успел принять душ или просто сунул голову под кран? — и сменив застиранную футболку на тельняшку. Он пытается зажечь сигарету, но трясущиеся пальцы плохо слушаются, а пламя, если его и удаётся высечь, постоянно задувает ветром. Ругнувшись, он сплёвывает за перила и выкидывает сигарету туда же. Вета неодобрительно качает головой. — Ты себя давно в зеркало видел? — Только что. — Это был риторический вопрос. Как ты вообще себя довел до такого? — Полагаю, тоже риторический вопрос, — иронизирует Гарик, облокачиваясь на перила балкона. — Для человека, который приезжает раз в год. Или действительно непонятно? — он поворачивается к сестре. — Я плохо соображаю сейчас, так что не надо играть в допрос. Она смотрит ему в глаза. — Я знаю, что Костя в больнице... — Да правда? — Гарик изображает удивление. — И ты не рада? Он должен был быть уже на кладбище. Видишь, у нас с ним разные сценарии: я лично бухаю, он — колется. Каждый по-своему приближает свидание с родителями. — Гарик... — Он из ментов — в торчки. Я из спортсменов — в алкаши, правда, чутка не дотянул. И еще очень хуёвый «сторож брату своему», или как там. Откуда это... из Библии? — он трет лоб, морщится, запускает руку в волосы и матерится сквозь зубы. Наблюдая за братом и слушая его кажущуюся бессвязной речь, Виолетта испытывает настолько противоположные эмоции, что не может понять, какая из них сильнее: жалость, гнев, сострадание, непонимание, страх, тоска. Сегодня годовщина смерти матери. Третий год подряд в этот день Вета прилетает из теплой европейской осени в предзимний Петербург, чтобы положить на её могилу букет белых лилий, и с каждым годом делать это всё тяжелее. Видеть это всё тяжелее. Но совсем невыносимо даже не наблюдать то, что она наблюдает сейчас, а ощущать за это стыд. Виолетта вздыхает и робко кается самой себе в том, что больше всего ей хочется обнять брата. Она, наконец, разрешает себе думать, что хотела этого еще тогда, когда поднималась на шестнадцатый этаж на лифте, ехала в такси из аэропорта, летела в самолёте, когда бронировала билет на самолёт. Год назад, когда последний раз виделась с ним. Но вместо этого она говорит: — Себастьян захотел в этом году поехать со мной. Гарик присвистывает. — И где он? Бросил жену в беде — отпустил одну навестить брата, которому «место даже не в клинике для душевнобольных, а в Геенне Огненной»? Или боится, что челюсть ему выбью, как в тот раз, чтобы не пиздел? Виолетта сжимает кулаки, чтобы не ответить что-нибудь резкое. — Он в гостинице. Мы остановились в «Прибалтийской», и я убедила его, что сумею пройти досюда двести метров одна, не подвергаясь опасности. Он сказал, что ляжет спать, а днем мы поедем к маме все вместе.... — Идиот. — Он бы не отпустил меня, если бы я перевела ему разговор с дядей Гришей, который сообщил мне про Костю. И про то, что ты ушел в запой. — Какой юморной у нас дядя, — зло усмехается Гарик. — Уже не может отличить запой от того, куда я «ушел»? Или сам позвонил, из запоя не выходя? Виолетта прикрывает глаза ладонью. На смену стыду приходит разъедающее душу чувство вины. — Надо было мне приехать раньше... — Не надо было уезжать, — бросает брат в ответ. Резко выпрямившись, Вета еле сдерживается, чтобы не ударить его по спине и уходит обратно в комнату. Гарик, криво улубнувшись своим мыслям, поднимает голову и смотрит в небо: грязно-жёлтые облака, подсвеченные снизу городскими огнями, над заливом становятся тёмными и сливаются с горизонтом. Он вспоминает костин наркотический бред, который тот текстовал ему по дороге в больницу: «Ради Песни ангелов. Глянуть на небо с изнанки... Затем и ширяюсь. Здесь я был, а там я не был...» *** — Ты это видел? — она поднимает вверх левую руку с кольцом на безымянном пальце. — Видел? — Видел. И что? — Гарик снова предпринимает попытку обнять сестру. — И то, — выворачиваясь, она ударяет его по рукам и отстраняется. — Всё... кончено. Он смеёся. — Ну, твою мать, прямо как в дерьмовом сериале! — Это не сериал. Это жизнь. И это не смешно, — Вета одергивает кофту, развязывает сбившийся набок шейный платок, встряхивает его и собрается повязать снова, но Гарик ловким движением выхватывает кусок узорчатого шелка из рук. — Эй! — она тянется, чтобы отобрать его, но брат пятится, отрицательно качая головой. — А это — мой трофей, — поясняет он, подносит платок к лицу и делает через него глубокий вдох. Голова идет кругом, в глазах темнеет — и причиной тому вовсе не похмелье, а то, что лёгкие наполнились ароматом духов сестры — какие-то новые, раньше она пользовалась другими, — её собственным запахом, знакомым, родным, до того возбуждающим, что его чуть ли не сгибает пополам. — Чёрт, — хрипло говорит он, привалившись к дверце шкафа. — У меня от твоего запаха едет крыша. Виолетта чувствует, как кровь мгновенно приливает к щекам, и отворачивается — только бы брат не успел заметить. Но он успевает. Конечно же, успевает. Она слышит его довольный смешок. Стена, к которой Гарик вынудил её повернуться, почти сплошь увешана дипломами, грамотами, медалями и фотографиями. В центре — Олимпийская бронза и Золото чемпионата Европы. «Georgy Sokolov, Violetta Sokolova. Figure Skating Championships, Nomination: "Ice Dancing"» — два имени на каждой красивой бумажке с золотым тиснением. Два сияющих от счастья лица на каждой фотографии. И за всем этим — годы тяжелейших тренировок, упорного труда, слёзы, боль, травмы... Любовь. Виолетта подходит ближе и проводит пальцами по одной из медальных лент, — на полосатой ткани очень хорошо виден отпечаток темной помады. *** Чемпионат России среди юниоров. Финал. Они выходят на лёд под саундтрек из компьютерной игры: на брате — стилизованый под доспех костюм и темный плащ, на ней — белая сорочка, надетая сверху на облегающее тёмно-фиолетовое трико со стразами. Этот второй образ-сюрприз должен раскрыться по ходу танца: «невинная дева», спасённая рыцарем, соблазняет его, обращаясь в Демоницу Желания. Стадион рукоплещет. Сотни вспышек фотокамер, цветы и мягкие игрушки на льду. Объявление результатов. Чемпионы! Это их первое «золото» на таком серьёзном соревновании. В газетах их танец потом назовут «истинной магией» и процитируют слова Виолетты, данные в интервью перед церемонией награждения: «Мы посвящаем эту победу нашему тренеру — синьору Орсино, маме и отцу, который совсем немного не дожил до этого дня, но который всегда верил в нас!» А после церемонии они с Гариком вбегают в раздевалку — он запирает дверь на ключ, оборачивается, несколько секунд смотрит в глаза Веты и буквально набрасывается на неё, вжимая в стену. Они оба возбуждены, эмоций — через край, близость сейчас кажется им жизненной необходимостью. Им не нужны слова — у них одна кровь, одна на двоих, они молоды, влюблены, в этот момент для них не существует всего остального мира — и во всём мире нет никого ближе друг друга. Брат стягивает её костюм до середины бёдер и целует всё, что попадается под его губы: грудь, живот, ниже... — эти поцелуи лишены нежности, каждый из них кажется Виолетте расцветающим на коже ожогом. Она дышит часто и неглубоко, гладит его по голове и вздрагивает, когда он касается губами её клитора, обводит его языком; её словно бьёт током, когда он ощутимо задевает его зубами — это даже болезненно. — Эй! — возмущенно вскрикивает она, вцепляясь в волосы Гарика, но тут же давится воздухом, ощущая как он проникает в неё пальцами и, вводя чуть под углом, тут же начинает быстро двигать ими. Смазки в избытке — ей почему-то представляется, как та густыми каплями стекает по его ладони, и от этой мысли внутри всё сладко сжимается. Еще немного... Ладонь другой руки он держит на её животе, а потом опускает и надавливает ей чуть выше лобка, в то же самое время проводя языком по клитору... Виолетта запрокидывает голову, сильно ударяясь затылком о стену, и стонет в голос — этот стон наверняка слышно в коридоре за дверью, но это сейчас не имеет никакого значения. Оргазм — не ослепляющая вспышка, а внезапная, абсолютная темнота — словно во всей Вселенной разом выключили звёзды. Несколько мгновений лишены каких бы то ни было звуков извне — только бешеное биение собственного средца, только — где-то внизу — сжимающиеся мышцы. Виолетта, всё еще оглушенная этими ощущениями, открывает глаза и видит перед собой брата, облизывающего пальцы. Его взгляд прчти безумен, как и последующий за ним поцелуй, — она различает собственный вкус на его губах, прикусывает нижнюю. Гарик стонет, нет, рычит ей в рот, когда чувствует, как сестра кладёт руку на его возбужденный член и гладит через ткань костюма — снять свои «рыцарские доспехи» он еще не успел. Из его головы разом вышибает остатки мыслей, он берёт её за бёдра, отступает на шаг и разворачивает лицом к стене — так, чтобы она могла опереться о неё руками. Но Виолетта не встаёт в эту позу, а жестом указывает куда-то направо — он поворачивает голову и понимает, что та имеет в виду: противоположная стена — зеркальная, с деревянной перекладиной для разминки, — за неё будет удобно держаться. Он подхватывает её под живот, переносит на несколько шагов, ставит на пол — и Виолетта хватается руками за перекладину, выгибает спину и разводит ноги — настолько, насколько позволяет приспущеннре трико. С нетерпением наблюдает в отражении за тем как поспешно раздевается брат, встречается с ним глазами. Не отрывая взгляда подаётся вперед, когда он резко входит в неё, наклоняется и берёт её за грудь. Его толчки грубые и частые, Вета понимает, что снова может испытать оргазм от одних только звуков, которыми сопровождаются резкие движения его бёдер. Гарик видит в зеркале как сестра обводит языком губы и сжимает перекладину в руках так, что белеют костяшки на пальцах. Когда он чувствует, как её мышцы судорожно сокращаются вокруг его члена, то еле сдерживается, чтобы тут же не кончить следом — останавливается, считает про себя до пяти, — затем возобновляет движения: чуть медленнее, но с большей амплитудой. Каждое из них — на всю длину, каждое срывает с губ сестры тихий стон. Долго он не выдерживает, изливаясь в неё. Виолетта дрожит всем телом, опускает голову, чуть сильнее прогибаясь в пояснице, а когда он выходит из неё и убирает руки — бессильно падает на колени. Отпускает перекладину, проезжается ладонями по поверхности зеркала, всхлипывает: по щекам текут слёзы — это непроизвольно, она не может контролировать себя — от переизбытка чувств. Гарик опускается на колени вслед за ней и обнимает сестру за живот — она тут же разворачивается к нему лицом, обвивает руками и утыкается в шею, постепенно успокаиваясь. Им обоим нужно отдышаться. Вета улыбается, когда понимает, что он так и не снял медаль — и целует его в шею, намерено оставляя отпечаток помады на пёстрой ленте. Победителей не судят. *** — Я люблю тебя, — шепчет Гарик ей в ухо и кладёт руки на плечи. — Ты знаешь это. Я знаю, что ты знаешь. Ты помнишь, я тогда это тоже говорил. И сейчас говорю, и еще могу тысячу раз сказать. Виолетта всё еще смотрит на одну из фотографий. Она низом спины чувствует его возбуждение и пытается отстраниться, но он обнимает её за грудь и крепко прижимает к себе. — Гарик, послушай... — Нет, ты послушай. Каждую, блядь, трансляцию с каждого чемпионата, Вета. Каждую. Я смотрю их. И каждый раз думаю, что рехнусь. Не могу смотреть — и всё равно смотрю на то, как тебя хватают чужие руки. Неправильно. Не так! — он разворачивает сестру лицом к себе. — Когда этот ублюдок тебя уронил в полуфинале — при элементарной-то поддержке, — меня остатки мозга чудом удержали от того, чтобы не прилететь в Берн и не убить его. Гарик переводит дух, его всё ещё мутит, мысли перескакивают с одного на другое, но теперь к этому добавляется еще и возбуждение — коктейль выходит адский. Он смеётся, замечая, с каким ужасом смотрит на него сестра. — Ты даёшь интервью журналистам после выступления — а у меня встаёт, понимашь? У меня не нога переломана, а вот тут всё, — он кладёт руку себе на грудь и сжимает её в кулак, — сломано. Как и у тебя. Вета чувствует, как к глазам подступают слёзы, пятится, но упирается спиной в книжную полку. — Из-за чьих-то слов. Всего лишь из-за чьих-то слов! — Гарик, наша мама это не «кто-то». Ты знаешь, что это были не просто слова! — её голос дрожит. Она пытается убедить себя, что брат просто пьян, не в себе. Что она замужем. Что всё так, как должно быть. Что мама была права. «Ты залетишь от него! Родишь урода! На вас падет вечное проклятие! За что Господь послал мне такое наказание!» — Нет, это были просто слова! — Гарик в средцах впечатывает кулак в стену, и в соседской квартире немедленно начинает лаять собака. «На тебя снизойдёт проклятье Господне, если ещё хоть раз поддашься искушениям! Она твоя кровиночка, покайся, Гошенька... ты должен покаяться! Только покаянием ты искупишь грехи, иначе не найти нам всем покоя на Небесах». — Я недостаточно ебанут, чтобы верить в проклятия. Тем более в то, что я — твоё проклятье. Или ты — моё. Вета хочет что-то возразить, но брат накрывает её рот ладонью. Смотрит в глаза. Целует свои пальцы в том месте где под ними находятся её губы, а затем убирает руку и просто целует её. Первый раз за четыре года. — Гоша? Виолетта? — доносится из коридора мужской голос. — Не верю в проклятья, да? Я так сказал? — шепчет Гарик и вздыхает. Вета еле успевает оттолкнуть от себя брата, прежде чем дядя заходит в комнату с двумя пакетами из продуктового магазина. — Виолетта, ты зашла и не закрыла дверь... — начинает ворчать он прямо с порога. — Здравствуйте, дядя Гриша, — нервно улыбается Вета. Гарик потирает затылок рукой и пытается представить, насколько живописная картина сейчас предстала перед дядиными глазами: заплаканная сестра и... нет, себе он описание, пожалуй, не будет подбирать. Но дядя и бровью не ведёт — не задаёт вопросов и не комментирует происходящие, довольно буднично здоровается, наконец, с Ветой и ставит сумки с продуктами на пол. — Мы едем к маме, дядя Гриша, — говорит Виолетта, торопливо вытирая слёзы пальцами, стараясь не размазать тушь по лицу. — Вет, вы в своём уме — ночью по кладбищам разъезжать? — даже не особо удивившись, спрашивает он. Это предположение настолько нелепо, что Виолетта растерянно застывает на полпути к выходу из комнаты. — Что... Нет, не сейчас, конечно же! Днём, в... в двенадцать. Думаю, к этому времени мы все успеем привести себя в порядок и... разобраться. Как-нибудь. Ладно, я пойду, меня ждут, — одновременно с этими словами она последний раз глядит на брата, неловко машет рукой и выходит из комнаты. — Какая оптимистка, — вздыхает дядя Гриша с таким кислым выражением, как будто ему сказали, что в полдень случится неизбежный Конец Света. Гарик думает о последних словах сестры. «Меня ждут». О, да, это верно — её действительно ждут. Очень сильно ждут. Он ждёт. *** Виолетта медленно спускается по лестнице, лифт не работает — каким-то образом умудрился сломаться за то недолгое время, которое она провела в квартире брата. Первые семь этажей она прходит, думая, как справиться с собственными чувствами и найти объяснение произошедшему для самой себя. На девятом этаже, под трафаретной цифрой на стене подъезда красуется надпись «КРУГ АДА». Вета останавливается и смотрит на неровные кривые буквы. Девять кругов Ада. Сужающаяся спираль — до самого дна. Смерть отца. Авария, поставаишая крест на карьере брата. Смерть матери. Ступенька за ступенькой, этаж за этажом она спускается до самого первого и останавливается перед дверью подъезда, толкает её от себя и выходит на улицу.
|
 |
-
-
16.03.2016 в 23:33Остановите мои крики. Это слишком прекрасно. Я.. У меня даже нет подходящих слов, чтобы свой восторг выразить
Просто продолжайте
-
-
17.03.2016 в 01:58Прямо все мои филины взмахнули крыльями и возрадовались
-
-
17.03.2016 в 02:24А хорошо. Мне прям зашло. Спасибо, автор.
-
-
17.03.2016 в 04:54-
-
17.03.2016 в 11:49Ох... Охренеть.
Я и предположить не мог, что с таким восторгом буду читать что-то с элементами русреала.
Шикарная работа, товарищи. От и до. Просто... Ай, блин, нет таких слов.
Спасибо вам большое.
-
-
18.03.2016 в 00:03Большое спасибо за отзыв, он прямо мотивирует со страшной силой!!!
Я и предположить не мог, что с таким восторгом буду читать что-то с элементами русреала.
Если заменить глагол "читать" на "писать", то фраза будет полностью применима ко мне.
-
-
20.03.2016 в 10:56Понравилось и весьма, автор молодец
-
-
20.03.2016 в 10:59